Поскольку не все игроки заходят на майчар, буду дублировать здесь свою квенту по мере написания глав. Глава 1
– Арестованный Маллхольдтон!
Едва услышав голос стражника, молодой человек (чей облик, несмотря на помятый камзол, растрепанные светлые волосы и трехдневную небритость, довольно сильно контрастировал с соседями – постоянными клиентами лордеронских застенков), подпрыгнув, вскочил с нар и устремился к решетке, настороженно оглядываясь на следящие за ним и досадно ухмыляющиеся физиономии секунду назад окружавших его «интересных личностей».
– Да, офицер!
– Внесен залог. Следуйте за мной.
На мгновение испытав облегчение от осознания миновавшей его унизительной экзекуции, арестованный тем не менее тут же помрачнел лицом и удивил стражника непонятно откуда появившейся одышкой, ибо он догадывался, кто именно мог внести за него залог. И, едва открылась дверь комнаты свиданий, он отнюдь не обрадовался собственной проницательности.
– Ваш сын, господин барон, – капитан обратился к рослому посетителю в дорогом костюме, являвшемся, пожалуй, единственным свидетельством сего благородного положения, в особенности на фоне могучего телосложения и широких мозолистых ладоней.
– Привет, па…
Всего лишь на один слог не успев закончить свое лаконичное, но довольно емкое приветствие, молодой нарушитель оказался лежачим на полу, отправленный в свое непродолжительное параболическое путешествие ударом по лицу тыльной стороной той самой огромной ладони, принадлежащей спасителю.
– Сэр, – капитан заговорил как будто извиняющимся тоном, – я понимаю ваши чувства, но, при всем уважении, бить арестованных имеют право только служащие Королевской стражи…
– Ну так всыпьте ему!
Несмотря на приказ титулованной особы, один из стражников, пусть и довольно грубыми движениями, всего лишь усадил титулованного отпрыска на стул, после чего вместе с остальными офицерами удалился, оставив отца и сына в комнате одних.
– Почему о том, что тебя вышибли из университета, я узнаю спустя три месяца из письма начальника стражи? – оный сложенный вчетверо документ в руке отца содержал, помимо прочего, казенный, но тем не менее по-своему живописный рассказ о предотвращении возмутительного надругательства трех пьяных недорослей над доблестным констеблем, имевшим несчастье в тот день нести дежурство рядом с конюшней гильдии извозчиков.
Прижав ладонь к покрасневшему месту удара, сын, наверное, хотел было что-то ответить, но вместо этого задумчиво уставился взглядом в стол. Тем временем отец продолжал свой односторонний диалог:
– Я отправил тебя в столицу, чтобы ты набирался связей. Вместо этого ты транжиришь деньги, бесчинствуешь и позоришь свою семью. Ты представляешь, что теперь будут говорить об Эсфирь?
– О маман? – блудный сын, казалось, снова овладел собой, – Ты же сам всегда называл ее злобной стервой и женился на ней только ради титула, разве нет?
– Не смей так говорить о своей матери!
– То есть тебе можно, а мне почему-то нельзя? И вообще, разве я сказал неправду?
– Ты себя-то в зеркале видел? Для начала протрезвей и научись, наконец, отвечать за свои поступки! – с этими словами письмо стремительно переместилось из руки отца на стол, в пути срекошетив от сыновьего лба.
– Курил коноплю в кампусе…, – прожигатель жизни развернул лист – проник в женское общежитие, переодевшись в украденную у горничной одежду… обесчестил дочь декана во флигеле… констебль… А разве я не искупил свое последнее прегрешение тем, что меня избили, засунули в «обезьянник», из которого бадью с нечистотами выносили раз в день, а потом чуть не изнасиловали уголовники?
– Думаешь, я не знаю, что тебя посадили в камеру только перед самым моим приездом, а до этого ты все три дня не вылезал из кабинета капитана, где вы пили конфискованный самогон и играли в "очко" на задержанных проституток?
– Вообще-то в "преферанс"... а откуда ты знаешь?.. То есть… А, ну да, Бобби ведь его пасынок.
Тем временем гримаса праведного гнева на лице барона сменилось выражением жалости пополам с обреченностью, и он, сев за стол напротив сына, заговорил тоном пожилого судебного пристава, пришедшего описывать имущество должника:
– Мишель, ты ведь прекрасно знаешь, что передо мной бессмысленно изображать идиота, как ты это любишь делать, когда в очередной раз перейдешь границы и запахнет жареным. Поэтому…
– Так ты что, меня не отмажешь?!
– Вот видишь, ты все схватываешь на лету. Собственно, тебя и вышибли отнюдь не за неуспеваемость в учебе. Однако твои последние «подвиги» вынуждают меня… заняться твоим воспитанием. Конечно! – полувоскликнул отец, увидев округлившиеся глаза сына, отчетливо выражающие попытку представить, в чем именно, учитывая содеянное, будет это воспитание заключаться, – в тюрьме я тебя не оставлю, но поучиться дисциплине и ответственности, если мы оба хотим, чтобы наше семейное дело получило достойного наследника, тебе придется.
Барон достал из-за пазухи лист пергамента, который оказался приказом о зачислении.
– Армия?! Пап, what the fuck are you doing? – от такого поворота событий герой перешел на родной восточнолордеронский диалект, который члены семьи давно использовали лишь для выражения недопустимых в приличном обществе ругательств.
– Я уже обо всем договорился, – отец невозмутимо продолжал, – Сначала поступишь в сержантский корпус, через 14 недель отправишься в гарнизон до конца года. Служить будешь в восточном округе, так что я с тебя глаз не спущу. Ну а потом демобилизуешься и восстановишься в университете по квоте для бывших военных.
– Пап, – сглотнув слюну, Мишель хотел было сделать отчаянную попытку избежать участи целый год носить мундир и идеально ровно застилать кровать, однако… – а, ничего… – ибо в этот раз альтернативы колебались от лишения наследства до отбытия наказания в гораздо менее комфортных условиях, нежели казарма лордеронской армии, что, очевидно, было несравненно хуже.
– Стража! – барон вызвал стражников обратно в комнату и снова обратился к сыну, – а теперь приведи себя в порядок, и мы уезжаем.
